Ромек Е.А. Мы и Они. (2003). Полный текст.

Ромек Е.А. Мы и Они. // Модели СМИ и реальность жизни. Сборник статей. - Ростов н/Д: ООО "Терра". - 2003. - С. 5-10.

В сфере освещения межнациональных отношений в средст­вах массовой информации существует своеобразная традиция: рассказывая о военных действиях в Чечне, быте беженцев в палаточных лагерях или детях-попрошайках на улицах Ростова, журналисты стремятся поразить воображение зрителей и чита­телей живописанием жестокости, лишений, насилия. 

Позитивная альтернатива предлагается при этом крайне редко. В результате у зрителя (читателя) снижается порог чувствительности к агрессивности и формируется компенсаторный механизм пассивного отреагирования. Видя на телеэкране кад­ры погромов на рынках Москвы, читая о воровстве бюджетных средств, выделенных на восстановление школ в Чечне, о нище­те в приграничных с Россией абхазских деревнях и т.п., чита­тель (зритель, слушатель) расстроен, возмущен и вместе с тем находится в психологической позиции отстраненного наблюда­теля. Меры должны быть незамедлительно приняты, ситуация изменена, убежден он. Но .... разве телесюжет, газетный или радиорепортаж о возмутительных фактах - это не «меры», к тому же эффективные, раз они вызывали у него адекватную эмоциональную реакцию (негодования, гнева и т.п.)? Разве эти чувства не объединяют порядочных и совестливых граждан России? Увы, поскольку ни в реальности, ни в поведении зрите­лей, читателей и слушателей средств массовой информации ничего не изменилось, речь идет об иллюзорном единстве, ил­люзорной эффективности и иллюзорных «мерах».

Помимо мотивированного рыночными аргументами стремле­ния к сенсации, эта журналистская традиция коренится в древ­нем стереотипе мышления, или, выражаясь иначе, в научно-­архаичной семантической оппозиции «мы - они». Многие ис­следователи считают ее даже исходной категориальной парой человеческого мышления. «Мы» тождественно полному дове­рию, все представления, исходящие от «мы», воспринимались первобытным человеком и продолжают восприниматься наши­ми современниками как свои собственные и в этом качестве по­буждают к однозначному действию без раздумий и размышле­ний. «Они» - это чужаки, враги, нелюди, варвары, подозритель­ные и опасные соседи. Враждебность «они», подлинная или мнимая, подчеркивает и обостряет единство «мы». «Мы» и «они» - это типичные логические категории, выражающие про­тивоположности и не существующие друг без друга. 

Этнонимы, или самоназвания, многих древних народов представляют собой не что иное, как производные категории «мы». В древнегреческом языке, например, слово «эллин» зна­чило «человек», «гражданин», «свободный», т.е. обозначало принадлежность к полису - «мы» греков. Противоположное по­нятие «варвар» обозначало не(вполне)человека, который не знает закона - Nomosa, не причастен к разуму и поэтому явля­ется потенциальным рабом. 

Вот как отвечает на упреки покинутой им Медеи Ясон: 

Да, я признаю твои услуги. Что же
Из этого? Давно уплачен долг,
И с лихвою. Во-первых, ты в Элладе
И больше не меж варваров, закон
Узнала ты и правду вместо силы,
Которая царит у вас. Твое
Здесь эллины искусство оценили,
И ты имеешь славу, а живи
Ты там, на грани мира, о тебе бы 
И не узнал никто.
(Еврипид. Медея) 

Ту же логику использовал Аристотель в обосновании рабств­а. «Все те, - писал он в «Политике», - кто в такой сильной степени отличается от других людей, в какой душа отличается с тела, а человек от животного ... те люди по своей природе - рабы; для них, как и для вышеуказанных существ, лучший удел - быть в подчинении» (Политика 1254b, 15). Поскольку варвары отличаются от «других людей» («нас», эллинов), постольку рабство - их удел.

Оппозиция «мы - они» вводит таким образом двойной стан­дарт человеческих отношений и прав. По этой причине к ней апеллируют идеологии самого разного рода. Христианские за­поведи запрещают убийство, предписывают возлюбить ближне­го своего и т.д., но стоит активизировать категориальную пару «мы - они» - воззвать к чувству единства истинно верующих и противопоставить им язычников, отступников, еретиков и т.п., как запрет на убийство в отношении последних перестает дей­ствовать. Они отличаются от других людей (нас, истинно ве­рующих) в «такой сильной степени», что заповеди на них не распространяются. 

Тот же двойной стандарт лежит в основе убеждения многих наших сограждан, что хотя война на собственной территории и нарушает права людей, на ней проживающих, противоречит Конституции РФ, однако с мусульманским экстремизмом, да еще и на Кавказе, иначе справиться просто нельзя. Ведь и му­сульманские экстремисты, и жители Кавказа отличаются от дру­гих людей (нас). В ослабленной форме это убеждение реализу­ется в компенсаторном механизме «пассивного отреагирова­ния», о котором шла речь выше. 

Но откуда взялась в глубинах сознания современных людей смысловая оппозиция «мы - они»? В чем причина ее могущест­ва? Не является ли она одним из таинственных архетипов «коллективного бессознательного», о ·которых писал К. Г. Юнг? 
Итак, мы обнаружили в глубинах сознания современных лю­дей категориальную оппозицию «мы - они», которая, несмотря на простоту и даже примитивность, обладает огромной властью над поведением - властью тем большей, чем меньше она осоз­нается. Стоит активизировать ее, и, вопреки осознанным убеж­дениям и принципам, наши либерально настроенные согражда­не начинают испытывать враждебность по отношению к отдельным людям и целым народам, живущим иначе, испове­дующим иные ценности, религиозные верования и т.п. То, что в отношении НАС было бы беззаконием, нарушением прав чело­века и просто несправедливостью, то в отношении НИХ - един­ственно возможные и оправданные действия. Комментируя не­давний теракт в Москве, Т. Б. Дмитриева, директор института им. Сербского, заявила, что существуют люди, генетически предрасположенные к совершению преступлений. Вот, оказы­вается, в чем дело. Весь комплекс сложнейших проблем, свя­занных с терроризмом, войной на Северном Кавказе, властью нефтяных магнатов, распадом Советского Союза и правом на­родов на самоопределение, традиционным тейповым социаль­ным устройством Чечни и т.д., подменяется простым объясне­нием - генетически обусловленной порочностью чеченцев (арабов и т.д.). Упомянутые проблемы исключаются из рас­смотрения, а вся полнота ответственности за непрекращаю­щуюся войну, терроризм, возрастающую агрессивность в обще­стве, критерием которой может служить количество крови, ка­муфляжа, бритых затылков и криминальной лексики в програм­мах государственных телеканалов, возлагается на НИХ. Оппо­зиция «мы - они» становится таким образом главным орудием (или оружием?) идеологии. Но почему так легко поддаются её влиянию люди, еще вчера ратовавшие за демократию, толе­рантность и права человека? Откуда эта готовность к узнаванию врага в чужаке и определению чужака как врага? 

Ответы на эти вопросы содержатся в работах замечательно го отечественного ученого Б.Ф. Поршнева, посвященных проблеме возникновения человека. Опираясь на исследования русских и зарубежных психологов (А. Валлона, Л. С. Выготского, В. Келлера, Ж. Пиаже и др.), Б.Ф. Поршнев опроверг распространенное представление о том, что речь и мышление не Существуют друг без друга, и показал, что именно речь является основой всех специфически человеческих психических способностей (произвольной памяти, понятийного мышления, воли т.д.). А стало быть, именно речь, а не мышление, как принято думать, является отличительным признаком человека. 

Языковые системы современных людей выполняют две важ­нейшие функции - обозначения и предписания. Последняя из них генетически первична, т.е. возникла гораздо раньше функ­ции обозначения и представляет собой нечто вроде основания языка. В этом основании и скрыто исходное начало речи, яв­ляющееся ключом к пониманию специфически человеческого способа жизнедеятельности. Этим началом, как установил Б.Ф. Поршнев, выступает суггестия, или внушение. 
Нет власти сильнее, чем власть слова. Суггестия и есть яв­ление принудительной силы слова, когда слова, произносимые одним неотвратимым, «роковым» образом предопределяют по­ведение другого, если только не наталкиваются на сопротивле­ние. Вы сидите в кресле, отдыхая или размышляя о чем-ни­будь. «Встать!» - раздается за вашей спиной. Первое автома­тическое, физиологическое побуждение заключается в том, что­бы подчиниться приказу. Нужно усилие воли или критического мышления, чтобы остаться в кресле. 

В «чистом» виде внушаемость у взрослого современного че­ловека проявляется лишь в особых случаях - в толпе, при гипнозе, в патологии. Обычно же суггестии сопутствует контрсугге­стия, защита от словесного внушения, - непонимание, вопрос, протест, осознанное неподчинение и т.д. Но поскольку суггестия - средство воздействия на поведение людей, способ повеле­вать ими, то в ответ на контрсуггестию появляется множество способов свести ее на нет. История человечества, замечает в этой связи Б. Ф. Поршнев, насыщена средствами пресечения всех и всяческих проявлений контрсуггестии. К их числу при­надлежат и физическое насилие, сбивающее психологическую броню, и вера в земные и неземные авторитеты, и, с другой стороны, принуждение к послушанию посредством неопровер­жимых фактов и логики - убеждение.

Однако необходимым условием любой формы суггестии яв­ляется доверие к внушающему. Абсолютное доверие тождественно полной внушаемости. Предписание другого человека воспринимается в этом случае как собственное побуждение. Вот тут-то и вступает в дело категориальная оппозиция «мы - они». Суггестия, полагает Б.Ф. Поршнев, была исходной формой ре­гуляции поведения человека. В первичных человеческих кол­лективах на ее основе действовала система взаимного принуж­дения-оттормаживания, побуждавшая индивида делать что­-либо, что не диктуется естественными импульсами его организ­ма, отдавать добытое на охоте, например. Универсальность этой системы объясняет хорошо известный антропологам кол­лективизм первобытной экономики. Древнейшим способом рас­пределения продуктов труда было одаривание. 

«На заре человеческой истории, - пишет Б.Ф. Поршнев, - лишь препоны родового, племенного, этнокультурного характе­ра останавливали в локальных рамках "расточительство и не допускали разорения первобытной общины или группы лю­дей"» (Б.Ф. Поршнев «О начале человеческой истории. М., 197 4, с. 405). Потребность в создании таких препон и вызвала стремительное усложнение знаковой регуляции поведения - становление системы языка. Первые слова обозначали при­надлежность к данному коллективу - «мы», «наше» в противо­положность «не-мы», «не-наше». Причем познавательный мо­мент был неразрывно связан в них с эмоционально-оценочным: «наше» означало «хорошее», «безопасное», «правильное» и т.п., «не-наше» - «дурное», «враждебное», «неправильное» и т.п. Так что противопоставление «мы» и «не-мы» было одно­временно первой социальной классификацией и первой лекси­ка-семантической оппозицией. В последующем развитии обще­ства, мышления и языка эта антитеза ушла в основание чело­веческого сознания. Однако при особых условиях и должных усилиях она легко активизируется, чем успешно пользовались пиар-технологи всех времен и народов.